Приступ диареи в лифте

По данным Всемирной организации здравоохранения, ХХI век принесет человечеству резкое увеличение смертности от депрессии. Некоторые даже считают, что депрессия потеснит лидера ХХ века – сердечно-сосудистые заболевания и займет первое место. У России есть все шансы обогнать другие страны по этому показателю: уже больше десяти лет реформы заставляют нас переживать хронический стресс. Так что – нет выхода? Психиатр Андрей Курпатов, заведующий государственным Санкт-Петербургским психотерапевтическим центром, так не считает. Он говорит, что четверть всех пациентов, обращающихся к терапевту, должны лечить прежде всего психиатры и психотерапевты.

Как русские перестройку пережили

Что такое депрессия и неврозы? Депрессия – это когда у вас есть чувство подавленности, неспособность получать удовольствие, нет интереса к работе и к жизни в целом. Болезнь эта может приключиться от длительного стресса и имеет изученную врачами природу: головной мозг перестает вырабатывать нужные для поддержания жизненного тонуса вещества. Если человек долго пребывает в депрессии, у него может появиться невроз. Могут быть резкие скачки настроения, чувство страха или разные фобии (боязнь высоты, например). А вылиться это может в повышение артериального давления или расстройство кишечника. Понимаете? Приходит человек к терапевту с поносом, тот начинает его от этого поноса лечить. А на самом деле у человека депрессия и невроз. Но от поноса вернемся к реформам.

Вещи это взаимосвязанные. Реформы стали для нас хроническим стрессом. Мы все считаем, что нам тяжело далась смена идеологии. Раньше вперед ставилось благо общества – теперь личное благо. Строили коммунизм, а рухнули в капитализм. На самом деле на нашу психику несоизмеримо больше повлияло другое.

Во-первых, мы вынуждены были враз изменить привычки, уклад жизни. Во-вторых, это надо было делать (и сейчас такое положение вещей не изменилось) в условиях, когда вокруг все рушилось и новой системы ценностей так и не появилось. Какая ж психика это перенесет.

Самый сильный из стрессов, не считая войны, – переезд в другую страну. Новый язык, новые правила жизни, новое все. Вы, конечно, нервничаете и стараетесь по мере сил обрести себя в новом качестве. А мы в 1991 году переехали из СССР в Россию. Спасаем жизнь, пытаемся устроиться, да хоть бы и убежать. А вокруг – “минное поле”. Бежать некуда, цели нет, и сколько стоять на этом месте – непонятно. Получается сильнейший стресс. Организм напряжен, скачет давление, бьется отчаянно пульс (природа за нас решила, как отвечать на стресс: бежать или нападать), а никаких действий вы предпринять не можете. Ваша энергия направляется внутрь организма, разрушая на пути все подряд.

Человек ищет способ уйти от неприятностей: привычки подсказывают нам путь – алкоголь, прекрасный антидепрессант. И в подавляющем большинстве коротких депрессивных эпизодов он поможет. При хронической депрессии постоянное употребление алкоголя, наоборот, быстро усилит болезненное состояние и сведет человека в могилу. Что мы и наблюдаем: страна натурально спивается. Что примечательно, большинство сильно пьющих на вопрос, зачем они это делают, так и отвечают – “чтобы расслабиться”.

В результате мы получили то, что получили. На хроническую депрессию и неврозы наложились болезненные привычки, и русский народ повалил к терапевту лечить сердце, сосуды, кишечник.

При этом привычка “болеть” стойко укрепилась в умах бывших советских граждан: единственным способом получить право на личную жизнь в СССР был “листок нетрудоспособности”. Если вы на “больничном”, то никто в СССР не мог вас тронуть – ни партком, ни местком, ни даже милиция. Сложилась стойкая связь: “болеть – заниматься собой, личной жизнью”. Поэтому теперь россияне с удовольствием в ответ на каждый небольшой сбой идут к врачу. Что ж, внимательно относиться к своему здоровью нужно. Но при этом нужно, чтобы и врач профессионально относился к здоровью пациента. А у нас в системе обязательного страхования врачи следят только затем, чтобы человек не умер прямо во время приема. Если смертельной патологии не обнаруживается, пациенту предлагается “отдохнуть”.

Человек с неврозом ощущает себя действительно очень больным. Он мучается “сердечными болями”, “головокружением”, “нехваткой воздуха”, “вздутием живота”. Естественный страх за жизнь превращается в страх ездить в метро, в лифте, находиться на открытом пространстве, да в какой угодно страх. И человек бежит обратно к терапевту. Тот еще раз обследует его, никаких смертельных отклонений в организме не находит и ставит диагноз: “вегетативно-сосудистая дистония”. Круг замкнулся. Человек болеет, врач ничего страшного не находит. Остановить эту гонку может только психиатр-психотерапевт.

Но даже если русскому больному попадется грамотный терапевт, который, увидев скрытую депрессию, направит его на консультацию к психиатру, то кто ж пойдет? Из советского опыта мы знаем, что к психиатру ходят только сумасшедшие, или те, кто от армии или от тюрьмы “косит”.

Вот вам клинические примеры (фамилии изменены). Наталья Замятина, 31 год. Первый раз почувствовала себя плохо в метро три года назад. Подумала – сердечный приступ (удушье, сильное сердцебиение, озноб). Помог найденный соседней пассажиркой валидол (это, между прочим, успокоительный препарат). С тех пор каждый раз в метро с Наташей случался “сердечный приступ”. Без валидола она больше из дома не выходила. Участковый терапевт ничего страшного не нашел, за что ему была дана нелестная характеристика. У Натальи маленький ребенок, мужа нет. О том, чтобы не ездить на работу, речи не шло. Каждый день, проклиная день, когда она родилась, девушка проделывала ужасный сорокаминутный путь. К психиатру обратилась после трех лет мучений. Через три недели после начала приема антидепрессантов Наташе стало значительно легче.

Еще один пример. Александр Котлов, 56 лет. Тоже сердечный приступ, показалось, что “сердце остановилось”. В отличие от молодой Натальи у Александра Константиновича нашли функциональные (то есть обратимые и для жизни неопасные) нарушения сердечной деятельности. Это заставило его постоянно думать о смерти от инфаркта, приступы участились, “скорая” приезжала на работу к нему по нескольку раз в неделю. Четыре года Котлова лечили “от сердца” безрезультатно, пока он не замучил родственников словами про смерть и разговорами о самоубийстве. Александра Константиновича уговорили лечь в московскую Клинику неврозов им. Соловьева. Через месяц сердце перестало его беспокоить.

Статистически достоверных данных о том, сколько людей страдает от подобных напастей, нет. Руководитель отдела по изучению пограничной психической патологии (именно к этой области психиатрии врачи относят депрессию и неврозы) Центра психического здоровья Российской академии медицинских наук (РАМН) академик Анатолий Смулевич в одной из своих статей приводит данные западных исследователей: там у 20% населения обнаруживаются те или иные невротические нарушения. Есть все основания предполагать, что русские болеют больше.

При этом психиатры-клиницисты отмечают не увеличение числа пациентов, а, наоборот, снижение числа обращающихся. Член Ассоциации европейских психиатров кандидат медицинских наук Николай Пятницкий два года проработал в психиатрической клинике Гейдельбергского университета (Германия). Сейчас доктор Пятницкий работает в Центре психического здоровья РАМН и консультирует 33-ю городскую больницу Москвы. Он считает, что пациенты стали реже обращаться к психиатрам, потому что проблемой пограничных психических расстройств стали заниматься те, кто раньше считался неспециалистом в этой области – психологи и невропатологи (по закону в России только врач может лечить неврозы, поэтому психологи называют род своей деятельности “психокоррекцией”). Кстати, в Германии психиатры пошли судебным путем в этом споре и добились от властей запрета на лечение больных неврозами непрофильными специалистами – слишком много ошибок они допускали. Николай Пятницкий не столь категоричен: “Обращаясь к психологу, наш пациент справляется с серьезной (и исключительно российской) проблемой. Он уже не считает себя “сумасшедшим”, просто у него “в какой-то момент появились жизненные проблемы”. А после психолога он легче идет на контакт с нами. Хотя в некоторых случаях и консультаций психолога бывает достаточно. Другое дело, если бы государство озаботилось просвещением своих граждан и научило их без опасения обращаться к психиатрам, то мы могли бы избежать многих врачебных ошибок”.

Сами терапевты, работающие в стационарах, замечают: даже если депрессия ими диагностирована, заставить пациента проконсультироваться у психиатра сложно. Дина Улыбышева, заведующая терапевтическим отделением 19-й городской больницы города Москвы, член Московского общества кардиологов: “Действительно, терапевт, работающий в поликлинике, может не обнаружить у больного депрессию – такой врач принимает очень много пациентов и ему практически невозможно тратить много времени на детальную диагностику. В стационаре же мы всегда выявляем больных не просто с депрессией, но даже просто склонных к возникновению этой болезни. И мы всегда советуем таким пациентам проконсультироваться у психиатра. Но пациент слова “психиатр” пугается и говорит нам: “Что же вы, доктор, меня в сумасшедшие записываете”. Буквально сейчас у меня есть больной 34 лет с инфарктом. Я вижу у него маскированную депрессию и советую ему консультацию (даже не употребляю слова “психиатр”) психотерапевта. Он ни в какую”.

Теперь нам предстоит как-то выбираться из сложившейся ситуации.

Чем сердце успокоится

Врачи-психиатры не считают ситуацию с психическим здоровьем русских катастрофичной. Многие предполагают, что все наладится, если, во-первых, подкорректировать систему обязательной страховой медицины и, во-вторых, постараться привить психологическую культуру обществу.

Прежде всего государство должно признать невозможность дать человеку всестороннюю бесплатную медицинскую поддержку. Но оно должно гарантировать человеку прописанное в Конституции “право на жизнь”. И если угрозы для жизни нет, а есть только угроза для “качества жизни”, то – за свои деньги. Страховая медицина должна отслеживать повторные безрезультатные приходы к участковому терапевту. То есть, если человек во второй раз приходит к терапевту с одной и той же проблемой и он берется ее по второму разу лечить, то такому врачу повторное обращение государство оплачивать не должно. Только тогда терапевт будет заинтересован в постановке правильного диагноза и направлении – в случае с неврозом или депрессией – к психиатру-психотерапевту. В свою очередь, и больной не сможет проигнорировать направление: если он вернется к терапевту, его просто не примут (врачу ведь не оплатят повторный прием).

Эти идеи не вызвали особого энтузиазма в Федеральном фонде обязательного медицинского страхования (ФФОМС). Один из экспертов заметил, что отношения врач-пациент – это проблема лечебного учреждения. “Терапевт должен уметь убедить пациента в необходимости консультации у специалиста узкого профиля. На нем лежит вся ответственность за здоровье обратившегося к нему человека”, – добавил он. Если же больной недоволен работой врача и сомневается в правильности поставленного диагноза, то он может обратиться с жалобой в компанию, в которой застрахован, и она проведет расследование, считают в ФФОМС. Кроме того, эксперты говорят, что всем пациентам надо оказывать всестороннюю медицинскую поддержку, а не только гарантировать право на жизнь: право на здоровье тоже гарантировано Конституцией. Что же касается повторных визитов к врачу, то в ФФОМС считают, что пациента надо принимать столько раз, сколько он приходит, – “пять раз у него не обнаружат болезнь, а на шестой может выясниться, что она появилась”.

И, наконец, пресловутая психологическая культура населения. В США, обнаружив взрыв депрессивных состояний после “свободных шестидесятых”, когда общество за десятилетие превратилось из пуританского в раскрепощенное, создали целую систему, которая делала визит к психотерапевту не просто приемлемым, но престижным. Сюда входили и поддержка профессиональных психиатрических объединений, и прямая реклама, и финансовая стимуляция (большинство страховок стали включать в себя оплату психиатрической помощи). В результате нация преодолела депрессию. Правда, теперь в США выписывают в год до 300 млн рецептов на антидепрессанты, но это уже другой разговор.

Источник